Ласковое, но скромное тепло нескольких майских солнц размаривало, отчего проводить по несколько часов в молитвах стало труднее. Глаза тяжелели, губы все более вяло нашептывали молитву, сбивающуюся на бессмысленные и не связанные друг с другом отрывки, а тело норовило обмякнуть и свернуться калачиком прямо на полу, под печальным и понимающим взглядом Сына Божьего, выструганного из векового светлого дерева и навек прикованного к почти черному распятию. Поэтому, когда Вествуд предложили составить компанию послушнице Анастасии и посетить школу Вишши-Брода с просветительской целью, она не раздумывая согласилась. Правое дело не даст ей и возможности клевать носом, а более чистый воздух и красивые виды наверняка взбодрят и разожгут в ее сердце то самое чувство, когда хочется делать что угодно, лишь бы не сидеть на месте. И это ей требовалось сейчас как никогда. Ведь так мало прошло времени с тех пор, как они оказались в этом странном, непонятном, чужом мире, что пугал своей непредсказуемостью и хаотичностью. И не было здесь ни одного, кроме Настьеново, знакомого лица. И стало вдруг незначительным и не важным то, что в родном мире про ее спутницу остальные послушницы неловко, неуверенно, постоянно посматривая по сторонам, распускали слухи. Не злобные, полные непонимания и настороженности. Все-таки была Ведова девушкой странной, не от мира родного. Но зато как же нынче подходила она новому миру.  Волосы Ведовой, как у мифологической Сиф, были словно из золото отлиты, отчего частенько задавали ей вопросы, уж не правда ли те из драгоценного металла или же каким колдовством пользовалась ясноглазая девица. На что Настья, смеясь и кокетливо водя плечами, каждый раз выдумывала новый ответ, словно позаимствованный из старых сказок. Сердце ее было не менее драгоценным и теплым, открытым каждому, в ком зла та не видела, отчего не сторонилась она тех странных и неправильных существ, что периодически появлялись в их закрытом городке. "Дома", в Богемии, в ее словах, во взгляде и поведении всегда видели другие девушки вовсе не послушническое смирение и веру, а озорную искру сумасбродной и едва сдерживаемой страсти, что теперь могла без страха и стыда развернуться и разгуляться всласть. Страсти к жизни, интерес к новому миру, каждому мгновению вплоть до упавшего прямо в открытую ладонь листочка или удачно пойманной длинными пальцами пушинки. Как же такой человек в кажущимся теперь таким далеким прошлом мог податься в монастырь, причем добровольно, отказавшись от многих вещей, что делали жизнь насыщеннее? Розмари потратила на это не один день размышлений, а спросить прямо не могла. Всегда что-то мешало. Все ждала, будучи уверенной, что этот человек сбежит рано или поздно отсюда, да так быстро, что и ни следов, ни последнего, задержавшегося в стенах аббатства,  дыхания не найдут. Теперь же, когда где-то там, за завесой, что разделяла миры, а родной монастырь превратился и в горящие руины и место массового побоище, это все казалось не важным. Да, Настасья та еще чудачка. Но хотя бы своя, родная. Родное лицо, знакомые слова, общие темы. И одна большая рана в сердце на двоих от пережитого. Создатель, слышишь ли ты наши молитвы здесь? Можешь ли ты нас видеть?

Хотела бы Розмари восхититься городом, видов которого столько дней избегала, словно не желая принимать новую жизнь, да до сих пор сил в себе найти не могла.  Не вернула загадочная женщина ей зрение, сославшись на то, что так девушка силу обретет. Не помогли ей местные травы и язычники, которых она решилась к себе подпустить спустя много дней и недель пребывания здесь. И пусть странная, пахнущая степью и жженной травой дева дала ей подарок - странную птаху, что могла, усевшись на плечо Вествуд, показать ей мир своими глазами, да не использовала Розмари этот "дар" ни разу. Не могла определиться, чудо это было или магия нечистая. А если ж она магией и колдунством воспользуется, так не будет ли это предательством ее веры? Вдруг тот шанс, пусть и малый, призрачный на то, что Создатель проследовал из разрушенного и разоренного мира в этот вслед за ними исчезнет по ее вине и глупости?
Тем временем неизвестно откуда появились тучи. Ни единого ласкового лучика света теперь не пробивалось сквозь серые тучи, а неприятный ветер периодически предупреждающе трепал подолы их одеяний. Воздух непривычного города не казался ни чище, ни свободнее, чем в бедной, погибшей Богемии, а великолепие архитектуры значительно снижалось в глазах Розмари за счет того, что ни деталей, ни декоративных мелочей она попросту не видела. Просто цветные силуэты. Да, приятные, не нависающие грозно над головой, не давящие и не внушающие обескураженность своими формами. И какое-то время, по пути к школе, где они с Ведовой должны были уже сегодня, донести до голов и ушей местной детворы слово Божие, она пыталась добиться от Анастасии словесного описания той или иной вещи или здания, которое ее периодически заинтересовывало. Однако на каждый из заданных вопросов Анастасия отвечала либо излишне кратко либо совершенно невпопад. Вествуд чувствовала отрешенность своей спутницы и нечто, напоминающее опасливость, но причину понять не могла, да и влезать настойчиво в чужую душу не хотела. В конце концов... Кто же знал, что на самом деле творилось на сердце златокурой девушки после пережитого тогда. Когда они чуть... Нет-нет, только не сейчас! Только не снова! Нельзя вспоминать! Или собственное сердце начнет разрываться, словно от рук чужих и злобных!

Первую часть лекций ответственно взяла на себя Розмари. От них с Ведовой требовалось отыгрывать роли, напоминающие "злого полицейского" и "хорошего полицейского", так как именно такой способ подачи информации всегда, даже здесь, считался наиболее эффективным. Розмари полагалось сначала хорошенько запугать детишек жуткими рассказами об искушениях дьявольских, что будут подстерегать их на каждом пути; о том, что происходит с душой человека после каждого плохого поступка и что бывает с плохими людьми. О, эта часть лекции давалась Вествуд легко. Ведь именно такими речами ее собственные родители прививали ей практически фанатичную веру и раболепное послушание. Ей даже не пришлось импровизировать, вспоминать или добавлять что-то от себя. Достаточно было вслух пересказать те слова, которыми ее стращали каждый раз, когда она просилась погулять на улице вместо того, чтобы готовить на всю семью или стирать простыни за самыми маленькими братьями и за стареньким дедушкой по стороне отца, так как они все в силу своего возраста страдали недержанием. Разве что речи про пытки и страдания в Аду опустила. Не хотелось уж совсем запугать детей, да и, как ей казалось, Анастасия бы этого не одобрила. Впрочем, и сейчас Розмари по едва уловимому аромату лимона и жженого пера чувствовала, что ее слова не особо приходятся по душе Ведовой. Этот запах пропал, когда один из детей, маленький черноволосый мальчик, подполз к Вествуд ближе и прижался щекой к ее ноге.
— То жених твой будущий, сестрица! - тут же весело произнесла Ведова, на что Розмари, осекшись, неловко улыбнулась и неуверенно погладила мальчишку по волосам.
— Наверное, достаточно на сегодня этих жутких рассказов, верно? - чуть склонив голову набок, Вествуд обвела всех детей взглядом и более тепло заулыбалась. Знакомые. Людские. Прямо как дома. -  Мне бы не хотелось, чтобы мои слова сегодня испортили ваши воздушные, полные чудесных и волшебных вещей, сны. Иначе мне будет очень стыдно. Давайте лучше послушаем, как моя дорогая компаньонка расскажет о более светлых, приятных вещах, которые приносит с собой настоящая вера? Сестра, не будете ли так добры?
И пока Анастасия, охотно согласившись взять на себя вторую часть лекции, рассказывала маленьким слушателям необходимое, Вествуд, не сходя с места, дотянулась до стоящего неподалеку стула и, придвинув его ближе, села. Отрывать от своей ноги младшего Каннакена не стала, а тот, воспользовавшись случаем, поудобнее устроил голову на ее коленях. Она, не отрывая взгляда от Ведовой, склонилась над его ухом и шепнула.
— Только не усни и внимательно слушай ее, хорошо? Она говорит очень важные вещи и я очень расстроюсь, если ее слова пройдут мимо твоих ушей.
Тео, а так звали мальчишку, ничего не ответил, а лишь, потершись щекой о ее колени, кивнул.

Уж непонятно, какими речами и уговорами Анастасия добилась у родительницы Теодора того, что вместо скудной похлебки из капусты и жестких кроватей им под конец дня достался пусть и простой, но сытный ужин с десертом и добротные теплые кровати, но остаток вечера и ночь девушки провели не в монастыре, а в гостях. От Розмари не укрылось то, что ее синеглазая напарница нет-нет, да перешептывалась о чем-то с мальчишкой, в то время, как именно ей неохотно приходилось поддерживать разговор с родителями и хозяевами этого дома. Впрочем, Настасья и сама иногда напоминала ребенка и видимо оттого с детьми ладила лучше, а у множества имевших семью взрослых вызывала смутные родительские чувства.
— Может быть, поделитесь уже наконец со мной, о чем так увлеченно шепчетесь? — не выдержав, с легким раздражением, обратилась Вествуд к Ведовой и Теодору, отчего послушница заговорщецки улыбнулась, а мальчишка, покраснев, уставился в свою тарелку.
Видимо, ее в эту компанию принимать не хотят. Слишком взрослая для секретиков?

Девушки направились в отведенную им спальню сразу после ужина. Монастырская жизнь уже приучила их ложиться рано и подниматься чуть ли не раньше петухов, да и помолиться за то, что день прошел без приключений и ужасающих событий все же стоило. Тонкая ночная рубашка своей мягкой тканью приятно прилегала к телу, но не сохраняла в себе ни капли тепла. Оттого Розмари, простояв на коленях на полу в молитвенной позе какое-то время, продрогла и, едва только с ее губ шепотом слетело последнее слово, она тут же забралась в кровать под одеяло и завернулась в него с головой. Из-под теплого пухового одеяла донесся приглушенный голос:
— Спокойной ночи, сестра. - и, чуть помедлив, с неуверенным смешком добавила. - Надеюсь, никакие местные феи здесь заместо клопов не водятся.
И после этого Розмари тут же провалилась в глубокий сон. Ни звук, ни малейший шум от ночной прогулки Ведовой не донесся до ее ушей и не разбудил. Оно и к лучшему, ведь если бы спросонья Розвари увидела бы, как ее напарница в одной ночной рубашке вылезает во двор через окно, а затем словно не упокоенный призрак разгуливает по двору, собирая тонкими ногами и подолом холодные капли росы, то неизвестно, как бы среагировала. Побежала бы крестить, подумав, что какая-то нечисть одурманила, либо же с недовольными речами да громко отчитывая за легкомыслие, насильно потащила бы обратно. Так что к добру было то, что ни скрип половиц, ни щелчок двери, ни возня Настасьи не вырвали ее изо сна. Однако же время для пробуждения близилось...

Сон послушно выпустил девушку из своих объятий, забрав с собой и усталость тела и возникшие накануне неприятные мысли. Кожа вновь чувствовала жестковатую ткань накрахмаленной простыни и легкого ночного одеяния. На миг ей даже показалось, что она чувствует спиной чью-то грудь и щеку, что чьи-то руки обвивают ее талию, а шею щекочет легкое теплое дыхание. Но она знала, что это не более чем морок. Память тела. Лишь на короткий миг ощутимый призрак из прошлого и головы, когда иногда к ней в кровать забирались младшие братья или сестры, либо замерзшие в своих кроватях, либо углядевшие в очередном волохе вещей на стуле и под кроватью монстра. Нет... Или все же... Да? Она скучает по тем временам. Теперь бремя заботы о семье казались ей не более чем капризом.
Вествуд наконец открыла глаза. И первым, что она смогла различить в этой утренней композиции цветов и силуэтом, были золотые, распущенные волосы Анастасии.

[icon]https://i114.fastpic.ru/big/2021/0118/dc/1ce009c5b8db9e4868dc13a5b240f8dc.jpg[/icon][nick]Розмари Вествуд[/nick][status]circle of salt[/status][sign][/sign]

Отредактировано Вейкко (2021-01-18 19:38:53)

Перетянутая корсетом Вирджиния была похожа на подвешенную в сетке рыбу: немного блеска чешуя еще сохранила, но время неумолимо брало свое, обнажая сухие жабры. Тонкие лучи морщин тронули женские губы, что она натянуто складывала в подобие дружелюбной улыбки своему отражению, стоя на кухне в столь ранний час. Местный лекарь прописал женщине больше улыбаться и вспоминать все приятные минуты её жизни, которых, к слову, было так много, что двух салфеток хватит и еще место останется. Мужчина считал, что женщина склонна к неврозам и унынию из-за своего образа жизни: мать Тео была редкой затворницей, смотрящей на мир через плотно завешенное окно. Свежий воздух, смех детей, запах вкусной еды и радость мужа - то, что, неприменно, должно было вывести Вирджинию из её затянувшейся прогулки в Саду Опавших Роз (метафорическое сравнение, что он применял ко многим женщинам в унынии)

Унылая мать. Ну что может быть хуже? Истеричная унылая мать. Печаль и апатия Вирджинии могли смениться приступом гнева и слез из-за всяких мелочей, будь то некрасивый почерк сына в домашнем задании или косой взгляд мужа. В те моменты, когда из плывущей по течению мелководной рыбешки она превращалась в грозу морей касатку, отец Тео старался забрать мальчишку да и сам был не против скрыться и переждать бурю. Мужчина никогда не признавался, но уже подумывал о том, что его жену навестил какой-то из адовых бесов и облюбовал её худое тело с резко выпирающими локтями и коленями. Сколько бессонных ночей провёл он, представляя, как это создание подстерегает Вирджинию у входа в туалетную комнату, как таится под ворохом одежды, как тянет волосатые ручонки из под скрипучего стула покойного деда Олеська, который он смастерил еще будучи большеглазым юнцом. Сознание рисовало яркие картины, где его жену ждала лишь одна участь - она непременно делила постель с этим мерзким существом, а Петер, отец Тео, был невольным свидетелем всего происходящего. И отцу семейства Каннакен вполне нравилась эта роль.

Семейная жизнь Вирджинии началась в пятнадцать лет, когда её насильно выдали замуж за мужчину, чей возраст подходил к тридцати пяти. Мать говорила Джинни: "Любовь хороша для книг и картин, реальность, дорогая, измеряется монетами" Состояние Петера было достаточно весомым аргументом, чтобы закрыть глаза на все остальное. Однако годы брака напрочь выбили из женщины всякое стремление к жизни и оставили ей хоть какую крупицу огня, который она смогла превратить не в уютный очаг, а пламя истерии. Годы шли, из бесформенной девочки Вирджиния превратилась в женщину: рано её локоны тронула седина, рано глаза утратили блеск, а паутинки морщин расползлись по груди. Петер старел еще быстрее, теряя волосы и потенцию. Впрочем пани Каннакен никогда не получала радости в амурных делах своего мужа и только рада была лишний раз нет-нет да бросить колкость по поводу столь деликатного вопроса. Минуты ярости менялись днями печали, а затем все делало оборот и повторялось вновь.

Стоя на кухне в то утро, Вирджиния натянуто улыбалась своему отражению в миске с водой. Утомленная престарелая женщина в молодом теле. Пальцы сжимали тонкую гладкую палочку корицы, оставляя едва уловимый пряный аромат. Наступал новый день семьи Каннакен, непременно похожий на все предыдущие.

Внимательные синие неотрывно глядели на проснувшиеся темные, улыбались уголками и щурились от прыгнувшегося ниже бровей солнечного луча. Будь Настья гусеницей, была бы самой большой из возможных. Осторожно высовывая сначала одну руку, затем вторую из своего одеяльного дома, она бережно взяла чашку правой рукой, левую ладонь подставив под донышко, как блюдце, и протянула поближе к проснувшейся девушке. А вот указательный палец правой руки, которым Ведова решила чашки не касаться, высокомерно поглядывал на своих тоненьких собратьев.
- Выпей, сестрица, и будь здорова - как колокольчик прозвенела и взгляд на плечи отвела.
В каких снах сегодня бродили вы, плечи? Какие мечты с себя сбросили? А помните ли вы, светлые, как встрепенулись от петушиного крика?

Кожаный самодельный мешочек у самого сердца тепло согревает грудь. Помнит Анастасия, как в первые четыре дня жизни монастырской косо на нее глядели, все узнать пытались, что же там такое, с чем она никак расстаться не может. А девушка молчала и недобро прищуривалась: не доверяла, боялась, что ведьмовством каким назовут и в огонь бросят, а там же и Облачко, и Мишка, и Федька - все-все дорогие-любимые! Не могла она так просто отказаться да и не хотела. Точно для себя решила защитить чаго бы ей не стоило. И вот утром в среду пятого дня излишне любопытная послушница Жаклин пробралась тихонько к спящей Ведовой и осторожно мешочек развязала, а оттуда, как из рога изобилия сливовая косточка в ладошку как прыгнет! А девушка та, Жаклин, вскрикнула от неожиданности и отбросила её в сторону - тут-то Настья и проснулась.

Не поняла сперва, что случилось, волосы светлые со лба откинула, брови тонкие нахмурила, глядит, а косточка её под кроватью и Жаклин губы поджимает и щеки все горят, как у провинившейся. Смекнула тогда Настья, что случилось, улыбнулась широко, рукой махнула и косточку ловко с пола подняла, в мешочек у сердца вернула и на Жаклин взгляд кошачий бросила.
- Сестрица, вижу уж очень тебе интересно, какие секретики я храню - начала она, пододвигаясь и место рядом освобождая - садись поближе, расскажу тебе - ладонью по кровати хлоп-хлоп.
Жаклин недоверчиво глянула, пробормотала что-то отдаленно напоминающее "извини" и нерешительно присела.
- Не бойся, сестрица, садись удобнее! - более настойчиво проговорила девушка, надавливая рукой на плече любопытной - хочешь знать, что там? А не расскажешь никому? - понизив голос, проговорила она, почти что вплотную к лицу приближаясь.
Жаклин, выпучив и без того большие рыбьи глаза, отрицательно мотнула головой.
- Смотри, сестрица.. - медленно Анастасия подняла к лицу девушки мешочек - говорят, если кто со злым сердцем туда заглянет - смотрит неотрывно и дыхание по щеке гуляет: так близко - тому носа своего не видать!

Поговаривают вопль Жаклин слышали в другом крыле, а когда до комнаты добежали картину узрели такую:  две послушницы на полу лежат, сцепившись, как кошка с собакой, Жаклин Настью за волосы от себя тянет, а та рычит, как зверь дикий, и крепко зубами её за нос держит, будто откусить пытается. Кое-как разняли - ходила потом любопытная девица еще недели три с синяком и шрам на память получила, а ныне Ведову десятой дорогой обходит и слухи распускает, что она бесноватая.  Может оттого к Настье и отношение такое, двоякое, но больше к мешочку никто не лез. Заперли тогда Анастасию в курятнике на дня три, не меньше. А ей хоть бы что: спала в соломе с курами, яйцами питалась, а вот пить хотелось очень. Развлекала себя тем, что серую несушку учила командам собачьим, мало что птица выучила, но за Настьей потом ходила и перышко её девушка в свой мешочек спрятала.

И было там меж досками отверстие, в которое разве что рука пройдёт, глядела через него пленница куриного замка и мелодии насвистывала. Так они с Вествуд и познакомились. Не ожидала Ведова, что кто-то ей воды принесёт в неположенное время, сидела себе да цыпленка гладила и тут слышит шаги, а потом видит ей в то отверстие чашку воды протягивают. Испугалась серая курица такого неожиданного гостя: не каждый день из стен руки растут, и как закричит! Вздрогнули добрые руки, покачнулась чашка и запомнила Настья: правая ладонь держит, левая снизу поддерживает, а палец указательный в сторону отведен (на нем божья коровка отдохнуть решила). За пару секунд все девушка выпила, чашку отдала и из своей берлоги выглянула. В соломе, куриных  перьях и следах помёта - такой она с ней и познакомилась.

Завтрак семьи Каннакен прошел тихо. Отец семейства спустился к моменту, когда Вирджиния уже готовилась убирать со стола. Невнятно пробормотав приветствие, он тяжело опустился на стул, потерев больную поясницу, и приступил к разделыванию яичницы, сминая в руке немалый ломоть хлеба.
Вирджиния, явно подавляя раздражение, опустилась на свое место, прикрыла глаза и беззвучно прочитала короткую молитву, а затем, растянув губы в подобии улыбки обратилась к Розмари, рассказывая о новом сорте чая, который привез дедушка-травник Соломон.
Внимание Анастасии было отдано Тео: мальчик то и дело бросал любопытные взгляды на Вествуд, а затем на Ведову. Наклонившись к его уху, девушка тихо прошептала, что все прошло отлично, ещё день-два и сестрица будет видеть лучше любой хищной птицы в саванне. Теодор был горд собой и уплетал яичницу с двойным аппетитом. Затем он рассказал о школе, своих друзьях и соседской одноглазой собаке Фифи, которая очерь любит сыр.
                                                        •••
Милую беседу прервала его мать, женщина обеспокоенно глядела в окно, где на фоне изумительно-голубого неба проплывали похожие на шарики подтаевшего мороженного облака.
- От дождя лучше спрятаться на старой скотобойне - безэмоционально проговорила она, хотя щеки её побледнели, а дыхание слегка участилось - раньше в этом городе ходила легенда о живом дожде. Старики поговаривали, что небо заволокут тучи и вместо живительной влаги на землю спустится табун белоснежных лошадей, уничтожая все на своем пути - женщина переводила взгляд с одной девушки на другую - они прятались на скотобойне всякий раз, когда собирался дождь и молились.
- Точно - точно - ухмыльнувшись, добавил Петер - да так молились, что потом все женушки - мужчина жестом изобразил округлившийся живот - на сносях ходили.
- Учитель Бук говорит, что это все сказки и такого быть не может - тихо пробурчал Тео.
- Ешь молча и говори, когда спросят, Теодор - резко отрезал мужчина - в этом больном мире что хочешь может быть,  а потому - он бросил на стол небольшой камень - носи эту дрянь да поглядывай!

Настья, особо не слушая его наставлений, продолжала изучать распустившейся цветок ромашки. Сантиметровый бутончик белого цвета меланхолично крутился в танце с листиком мелиссы, добавляя чаю едва уловимый вкус. Девушка потеряла нить разговора несколько минут назад, размышляя скорее о том, как же им теперь жить в новом мире и насколько же тут все другое! Ведова тосковала по своей семье, во снах часто возвращаясь в дом своего детства. Она напрасно писала письма, указывая дорогой сердцу адрес, выписывая его большими ровными буквами (что были не свойственны её беглому почерку). Напрасно бегала к местной почте, которая и на почту то не была похожа вовсе! В ответ лишь получая удивленные и сочувствующие взгляды, девушка возвращалась или уходила бродить, не замечая времени, нередко забредая слишком далеко и возвращаясь под вечер.

Приходила всегда уставшая, с покрасневшими от слёз глазами, приносила запах трав невиданных их родному миру и иногда зверька какого маленького. Помнит, как в первые дни таких её блужданий попался ей серенький трехглазый хомяк. Добродушное маленькое животное нашло приют в кармашке её платья и было принесено на торжественный показ Розмари. Зашла тогда Настья как раз во время вечерней молитвы - прерывать не стала, села тихонько и наблюдала, пушистую спинку пальцами поглаживая. Тело её клонило в сон, а мысли путались, вырывая из сознания привичный образ монастырской жизни, знакомые иконы, пахнущие ладаном свечи. В Вишши-Брод монастырь не был похож на тот, где они жили прежде. Каменное строение чем-то походило на средневековый замок, на его территории цвели диковинные сады со странными деревьями: были и те, что могли говорить, а внутри монастыря жили не только монахини, но и обычные люди, там же располагался  небольшой рынок и несколько магазинчиков. А еще казалось Анастасии, что в стенах обитают приведения. Северное окно их комнаты выходило на небольшую открытую площадку, где вечерами местные жители собирались у костра и рассказывали истории: одна чудесней другой.  Под "Пропавшее зеркальцо гнома" девушка благополучно уснула, невольно выпуская трехглазого зверька на свободу. Реакция Розмари на пушистого найденыша, как и его дальнейшая судьба осталась для Анастасии загадкой.

Из дома Каннакенов уходили с неохотой: Вирджиния все смотрела на небо, хмурясь на все чаще и чаще проплывающие облака да повторяя о том, что возможен дождь. Дожди Ведова не любила, всякий раз вспоминая бледное застывшее лицо покойного Мишки. Девушка потрепала Тео по волосам, улыбнулась тонкими губами и, попрощавшись с его родителями, покинула дом. И лишь через пару минут поняла, что мальчик привязал ей к поясу небольшой круглый камушек с отверстием в середине, как раз тот, что отдал ему отец. Подарок висел на алой ленте и глухо поступивал при ходьбе.
- Интересно для чего он...как думаешь, сестрица? - тихо спросила девушка, поднеся камушек к глазам.
Зажмурила правый и заглянула - кажется, Вирджиния была права, сестрица, черные тучи сгущаются - изумленно пробормотала, глядя на небо - как странно, ведь их не было буквально пару минут назад.
Камушек лег в ладонь Розмари, а Анастасия поискала глазами птицу, что могла компенсировать её спутнице плохое зрение. Пернатый зверь не желал жить в клетке, но всегда находился где-то  поблизости и хоть Настья и молчала, но чувствовала, что придет день и Вествуд примет его помощь.

[nick]Настья Ведова [/nick][status]Czuję do Ciebie miętę[/status][icon]https://i.imgur.com/EVkWyr2.png[/icon][sign]В звездном улье века и века
Мы, как пчелы у чресл Афродиты,
Вьемся, солнечной пылью повиты,
Над огнем золотого цветка![/sign]

На макушку светлую упало перышко, а за ним приземлилась и пташка малая, держа в клюве недозревшую бусинку-ягодку. Астрильд, которого так спешно прогоняла по утрам Розмари, уже ни первый день ютился на голове Настьи, устраивая подобие гнездышка из волос и кусочков соломы. Выглядело это несколько необычно да и вечерами приходилось тратить немало времени, чтобы вычистить волосы. Порой пробегал по лбу паучок или какая потерявшаяся гусеница ползла по плечам. Ведова, выросшая среди садов да полей, мало внимания придавала подобному, как и особо не заботила её чистота туфель, что были под конец дня пыльными, а платье её  (неизменного землистого цвета - отличительный признак местных монахинь) уже имело две большие латки из грубой ярко-оранжевой ткани. На шее неизменный мешочек, кожа рук и шеи в мелких царапинках: по лесам гуляла и упала в куст смородины. Анастасии хоть и было девятнадцать, и по меркам её родного мира уже должна была стать взрослой мудрой женщиной, а еще лучше женой, но природу свою огненную да вольную спрятать было сложно, а как в Вишши-Брод оказались, то и позвали её незнакомые ветра. Птичка, разбираясь с ягодой, знать не знала какие мысли вертятся в голове Ведовой, а та глаза к небу подняла, будто разглядеть хотела крыло или хвостик.

Не знала куда деть себя в таком внезапном проявлении заботы. Отвыкла девушка от подобного, а потому просто молчала, искоса наблюдая за действиями её кошки-матери, да мыслям своим едва заметно улыбаясь. Около недели назад не спалось ей - побродив по комнате и найдя самую, как казалось, скучную книгу, Настья удобнее уселась на пол, поднеся заженную свечу к пожелтевшим от времени страницам. Слова связались в предложения, смысл которых девушка понимала с трудом: что-то про строение кораблей из драконьих усов и о важности зелий попутного ветра для мореплавателей. Пройдя пару глав, подняла свой уставший вгляд на мирно спавшую Розмари. 
"Моряки нередко гибнут от чар речных ведьм. Слуги зла принимают облик дорогих сердцу жён, а затем с помощью магии уводят путника в море, где вырывают его бьющееся сердце и бросают на съедение змеям" - строчка из книги буквально всплыла перед глазами - "чтобы понять, что перед вами речная ведьма, посмотрите на нее через огонь - истинная суть раскроется"

Втянув носом воздух, Анастасия отбросила книгу на кровать и начала осторожно подкрадываться к Вествуд. Не то что она её в чем-то подозревала, но учитывая мир, в который они попали, уверенной быть не могла. Иной раз думалось ей, что это все сон, пройдет минута-другая и она проснется в своей привычной кровати, в монастыре среди сестер-послушниц, и жизнь её станет такой, как прежде. Но с каждым днем сон все тянулся и тянулся, а надежды на привычную жизнь становилось все меньше.
Добравшись до постели девушки, Анастасия медленно поднесла свечу к своему лицу и принялась рассматривать свою спутницу. Пламя лениво подрагивало, отдавая свое скромное тепло. Глаза девушки вскоре устали, пару раз привиделись ей пляшущие тени, но никакого "истинного ведьминского облика"видно не было. Вздохнув, Настья погасила свечу. Комната тускло освещалась луной и послушнице понадобилось не менее пяти минут, чтобы глаза привыкли к свету и начали различать силуэты мебели. В бледном свете лицо Вествуд казалось похожим на застывшую маску - Настья поежилась. Первым желанием было разбудить её, растормошить и, осознав, что натворила, убежать к себе в кровать, стыдливо прячась. Руки уже почти дернулись к плечу, в последний момент остановившись. Ухватилась девушка за край одеяла и осторожно вернула его на плечо Розмари, укрывая её от прохладного сквозняка комнаты. После чего  она мягко скользнула назад, намереваясь как можно скорее лечь спать.

•••

Вишши-Брод радовал своим разнообразием магазинчиков, пекарен, лавочек и прочих заведений. Одного стиля в архитектуре не наблюдалось, однако самыми популярными материалами для жилища горожане выбрали дерево и камень. Пышная зеленая растительность основательно покрывала большинство из встречающихся им домов, из окошек которых то тут, то там выглядывали откормленные коты, с интересом наблюдащие за проходящей мимо троицей. Тео шел первым, важно выпятив грудь и нарочито небрежным тоном рассказывая о городе и его жителях. Возможно, впервые за долгое время он чувствовал себя действительно значимым в компании взрослых людей.  Как оказалось мальчик имел немало друзей и приятелей: их небольшую компанию то и дело атаковывали незнакомые мальчишки в поношенной одежде, наспех рассказывая Каннакену последние новости и сплетни; а те, что побогаче, ограничивались коротким красноречивым кивком и незамысловатой беседой о погоде, манерой речи явно подражая родителям. Теодор, замечая любопытные взгляды на сопровождающих его девушек, слегка краснел и неловко отшучивался.
Путь, что он проложил до скотобоен шла через улицу Дубовинка, хотя местные дети прозвали её Чудесинка. В отличие от обычных домов и лавочек Вишши-Брод, заведения Чудесинки были пропитаны странным живым волшебством: тут обитали необычные звери, шептались о целом семействе неких фэйри, что живут в подвале председателя и развлекают его игрой на лире и флейте, продавали пирожные всевозможных форм и вкусов, Дом Разбитых Зеркал мрачно поглядывал на Школу Молодого Травословца (место, где вас уверяли, что язык трав - не нечто за гранью понимая и научиться ему может каждый), а библиотека имени Леонида Яковлевича Ухвача так совсем ломала представление о том, как должно выглядеть здание. К этой библиотеке Тео и направился, заверив девушек, что "такого вы точно не видели!"

А удивиться было чему. Библиотека Ухвача представляла из себя узенькую дверь, ведущую в небольшую плохо освещаемую комнату, в центре которой стояла массивная винтовая лестница, возвышающаяся на пять этажей вверх, каждый из которых был больше другого и до верху набит различными книгами. Каким образом данная конструкция,  напоминающая перевернутую пирамиду, держалась - оставалось только догадываться. Не смотря на ранний час, стены библиотеки уже приняли немало читателей и вокруг стоял неразборчивый монотонный гул голосов. Люди искали нужные книги, горячо спорили о прочитанном и даже открыто ругались. Юная девушка, тихо уединившись со своим возлюбленным, решилась воплотить одну из давно терзающих душу фантазий; пожилой мужчина с длинными моржовыми усами выписывал рецепт запеченого с яблоками цыпленка в толстую поваренную книгу; не умеющие читать близняшки соревновались в скорости, то спускаясь, то поднимаясь по лестнице; а пестро одетая дама листала журнальчик "Голос  сирены", распевая коротенькую детскую песенку низким утробным басом.
Тео Каннакен,  встретив компанию своих друзей, ввязался в горячий спор о значимости соленого мяса в ловле быстроногой рыбы и вскоре позабыл про важное доверенное ему дело - провести экскурсию монахиням.
- Давай сами осмотримся, сестрица? - потянув девушку в сторону, спросила - не думаю, что тут так много детей только потому, что они заядлые книголюбцы! Это явно необычная библиотека! - сверкнув глазами, добавила она.

Запутанные лабиринты бесконечных полок, проходы, повороты, коридоры, сотни тысяч имен и вековая пыль. Чем дальше они заходили,  тем меньше людей им встречалось и тем более странными становились книги. Иной раз виделось Настье, что томик стихов печально вздыхает, энциклопедии о животных подражают голосам зверей, военные книги норовят укусить тебя за пальцы, а тонкие брошюрки улетают с полок подобно бабочкам, стоит тебе к ним приблизится. "Мелодии леса" скромно лежали на полке, выделяясь среди прочих книг бархатной зеленой обложкой. Внутри не было ни слов, ни нот -  над чистыми шершавыми страничками постепенно образовывалось сероватое облачко тумана, из которого доносилась нежная мелодия, похожая на игру дудочки. Музыка становилась все громче, на странице начали проступать крошечные, размером с мизинец, ели, пробежал чернильный заяц. Анастасия улыбнулась, рассматривая чудесную странную книгу.

[nick]Настья Ведова [/nick][status]Czuję do Ciebie miętę[/status][icon]https://i.imgur.com/EVkWyr2.png[/icon][sign]В звездном улье века и века
Мы, как пчелы у чресл Афродиты,
Вьемся, солнечной пылью повиты,
Над огнем золотого цветка![/sign]

Темные коридоры пятого этажа резко контрастировали с любителем яркой и броской одежды Леонидом Яковлевичем, обладателем удивительно необычного и удивительно слабого зрения, заслуженным портным всего Вишши-Брод и великим любителем сочных новинок литературы. Страсть к книгам у Яковлевича развилась позже любви к выразительным нарядам, которыми мужчина забивал свои дубовые шкафы с резными, неизвестными ему птицами - туканами. Мощные клювы экзотического животного напоминали старику те времена, когда он будучи мальчишкой сбегал по утрам из мастерской отца и, вооружившись самодельной рогаткой, учился стрелять по воробьям, чтоб потом, привязав за лапки бездыханное тельце играть с соседской плешивой кошкой Марусей, рядом с которой он мог чувствовать себя большим и значимым человеком, а не мелким уродцем, как его кликали одногодки и даже некоторые взрослые.

Низкий рост, круглое непропорциональное тельце, седые всклокоченные волосы, плавно переходящие в длинную густую бороду, украшенную двумя зелеными атласными лентами. Ухвач стоял на небольшом складном табурете, который вечно таскал с собой: и дело даже не в том, что ему было тяжело достать что-то с верхней полки своей непомерной библиотеки - нет! - рост мужчины едва превышал метр, а гости, знаете ли высокие и с табуретки он мог спокойно достать им до пупка, а иногда и до груди! Впрочем, женских выпуклостей - как он их, краснея, называл - Ухвач стеснялся похлеще прыщавого юнца, а потому для общения с дамами выбирал табурет повыше. Худые ноги в алых расшитых звездами штанах, зеленый, на вид староватый, свитер и синий, как ночное небо, пиджак, но что самое любопытное - рукава, их было не два, а целых шесть.

Шестирукий Ухвач долго выбивал свое место под солнцем: в городке, где он родился и вырос, не любили проявления ничего магического, на случайных фэйри смотрели косо, а разумных монстров гнали огнем и палками. Смешение кровей считалось дурным тоном и хоть городок редко радовали новорожденные дети, к чужакам из года в год относились с подозрением и опаской. Когда же в семье портных появился ребенок, радости матери не было предела. Абсолютно здоровый и крепкий малыш рос и развивался даже быстрее своих немногочисленных сверстников, был спокоен и усидчив - такого легко обучить семейному делу без лишней головной боли. Но все изменилось в пять лет.

- Как давно вы в Вишши-Брод, милая? Где ваша семья? - Ухвач вёл Розмари по пыльным, заставленным книгами коридорам, то и дело записывая ответы девушки на длинный желтый лист пергамента. Складной табурет за его спиной поскрипывал и старику приходилось то и дело его поправлять и смазывать маслом, однако делал он это не отвлекаясь от дороги, задействовав две пары из своих шести рук - меня оттого Пауком и кличут - заметив женский любопытный взгляд, уточнил он - шестирукий паук Ухвач!
Мужчина рассмеялся, а затем, замерев на секунду и выпучив огромные белесые глаза, громко чихнул, да так, что с дальних полок в конце коридора упали сразу три книги.

- Книгу, что покой сердцу подарит - задумчиво повторил он, остановившись, напортив книжного шкафа с маленькой пометкой "для женских сердец" - покой женскому сердцу непременно подарит....мужчина! - вдруг воскликнул он, то ли утверждая, то ли вопрошая - опишите, милая, о каких мужчинах грезит ваша душа. Ох, помнится мне, повстречал я тут мадам Климентину - чудеснейшая женщина с целым выводком сыновей - Леонид Яковлевич бросил на Розмари оценивающий взгляд - вы бы пришлись по душе их старшенькому...как же его там...Доргуру! Крепкий сильный мальчик!
Ну не отвлекайтесь, дорогая, мне нужно больше сведений о вашем идеальном супруге - он обвел руками книжные полки - уж что-что, а в мужчинах я отлично разбираюсь, их у меня вооон сколько. И кстати, какой ваш любимый цвет и цветок? - старик рассмеялся, по-юношески подпрыгнув, забираясь поближе к укрытым столетней пылью древним фолиантам изысканной любовной литературы.

Его короткие, запачканные чернилами пальцы перебирали книгу за книгой и в какой-то момент он совсем перестал слушать девушку, погрузившись в воспоминания давно забытых дней. Невзрачная книжонка "Сытый муж – счастливая жена" упала к ногам Вествуд как раз в тот момент, когда Леонид Яковлевич чудом успел схватить падающую на гору старых свитков свечу. Тихо выругавшись в усы, чумазый и запыхавшийся, он развернулся к Розмари, уселся удобнее на полку и длинным, закрученным носком туфли указал на упавшую книгу.
- Все началось с того проклятого дождя - откашлявшись, продолжил он свой рассказ...

Пятилетний Ухвач все меньше походил на того послушного тихого мальчишку, который был так удобен своим родителям. Первые месяцы школы перекраивали его характер также ловко, как его мать перешивала старые носовые платки, даря им новую не замаранную жизнь. Будучи самым низким в классе он часто становился объектом для насмешек, его обильная и совершенно не поддающаяся ни одному гребешку волосатость делала ребенка похожим на увеличенную копию обезьянки, а за стремительно падающее зрение Леонид удостоился почетного звания "кротик", что в ласковом варианте ранило его намного больше. Спокойный, послушный мальчик всего-то хотел найти новых друзей, а вместо этого возненавидел школу и побаивался отца, который в порыве злости ни раз прикладывал руку к физическому воспитанию мальчишки. Характер ребенка стремительно портился - на смену тихому смирению и терпению пришла ответная агрессия. Первый раз отец Леонида краснел в кабинете директора, когда его сыну едва ли исполнилось шесть, и сам мальчик надолго запомнит тот урок, что преподал ему разгневанный глава семейства.

- Gigantae Oakis. Гиганский дуб, милая, я прятался под ним вместо уроков и шил перчатки - старик потряс раскрытой ладонью - получались тогда только правые, странно, да? На левых безымянный и мизинец были такими, будто сшиты для укушенного остроносой осой. Отец все твердил, что я безнадежен. А сам-то, сам-то - вздохнув, продолжил мужчина...

Неведомая зараза пришла в Вишши-Брод вместе с дождем. Проклятые капли уносили жизнь скота, травили воду в колодцах, морили детей и взрослых. Укрывшись на старой скотобойне, испуганные жители сбивались в серые трясущиеся в неведении стайки, рассказывали сказки, пели незатейливые песни. Марис Хемлок даже организовал театр теней, правда обжегся и потом три дня ныл, вымазывая ладонь толстым слоем грязи и овечьим навозом - бабушкин рецепт от ожога. Дождь шел неделю и к концу пятого дня жители городка начали терять надежду на желанное солнце. Леонид Яковлевич хорошо помнит момент, когда пузатая Гигеля начала вопить, будто режут, хватаясь за живот; как столпились вокруг нее женщины; как засуетились мужчины.

- У вас есть дети, милая Розмари? - лицо старика не выражало никаких эмоций - у меня никогда не было да и кто на такого коротышку взглянет? Вся моя семья тут - мужчина горько улыбнулся - книги, дорогая, мои безмолвные безобидные товарищи. Я прожил с ними столько жизней - на какое-то время воцарилось молчание - Гигеля так кричала, что мне казалось мое слабое детское сердце вот-вот разорвется, а потом...
Чудо деторождения поразило мальчика своей болью, грязью и металлическим запахом крови. Бледная грудь Гигели, её заплаканное лицо с прилипшими ко лбу волосами и маленькое кричащее нечто извиваясь тянется за первыми каплями сероватого молока.
Леонид Яковлевич плохо помнит момент, когда ноги его, будто ожив, сами понесли тело прочь от скотобойни. Он не слышал ни криков, не чувствовал брошенную в спину кепку отца, перед глазами стояло свежее, как рана, воспоминание, а по голове стучали вязкие липкие капли.

Прибежав к дубу, мальчишка по-собачьи свернулся под одним из выпирающих наружу корней, шумно втягивая носом запах влажной земли. Несколько часов он провел, вылепливая из грязи подобие пряничных человечков и напевая песенку, одну из тех, что они учили в школе, тщетно пытаясь избавиться от навязчивых видений.
Дождь кончился на следующее утро. Леонида наши дома, в своей постели. И все было бы хорошо, да только проведенная под дождем ночь наглядно отразилась на мальчике: проклятие легло на него, подарив несколько дополнительных конечностей. Воля Сказки умеет шутить и зачастую довольно горько.

Ни один лекарь, будь то местный самоучка или светила науки из самого Валдена, не мог помочь семейству Ухвач с их многорукой бедой. Прошли годы прежде чем Леонид Яковлевич смог привыкнуть к своему новому телу и даже найти в нем новые положительные стороны. В школе его начали побаиваться и сторониться, вместо кротика он стал паучком, но называли его тихонько, чтоб не услышал. Никто особо не хотел возиться с проклятым, боясь перенять себе его заразу. И хоть дополнительные руки не могли уберечь его от самых знатных задир, но послужили неплохим преимуществом в драках. В десять лет Леонид бросил школу, с головой уйдя в изучение дела их семьи и став подмастерьем своего отца.

- Осторожно, милая, тут довольно сыро - старик вел девушку по извилистому узкому коридору, заплесневелые стены которого слабо пахли свежевскопанной землей - думаешь зря я тебе все эти вопросы задавал? Про цвет, цветок, про жизнь твою - мужчина обернулся, бросая любопытный взгляд на девушку. Пламя свечи осветило его выпирающий крючковатый нос - непростая ты, Розмари, и книга, что покой подарит, выше всех этих дешевых шаловливых романов - усмехнулся - уж прости старика, редко сюда заходят дамы вашей породы - подыскивая нужное слово, Ухвач замялся - монахини. Местным девицам только в радость стащить с полки очередное сочинение Купидоновых Стрел иль укрыться под дубовым столом с очередным кавалером. Уж чего я только тут за годы работы не видел! А вот монааааахини - будто пробуя слово на вкус - то птицы иного полета. Скажи, милая, легко ли отказаться от привычной жизни и посвятить себя богу?

Дорога, по которой Леонид Яковлевич вел Розмари, то поднималась, то опускалась, расширяясь и сужаясь, но ясным оставалось одно - вела она куда-то за пределы библиотеки. В руках мужчина все же держал небольшую книжицу "Сытый муж - счастливая жена", что спустя некоторое время чуть ли не насильно вручит Розмари, уверив девушку, что даже служительницам храма есть чему из нее поучиться. На более пикантную литературу Ухвач просто не решился, посчитав Вествуд чуть ли не ангелом во плоти и уж точно не ему, престарелому коротышке, подкидывать ей любовные соблазны. По пути развлекли себя беседой о детских мечтах и любимом блюде, ответы девушки старик старательно выписывал на бумагу.
Вдалеке замаячила массивная черная дверь, оббитая металлическими пластинами. По две стороны от двери стояла пара больших каменных чаш, на которых в хаотичном порядке были выписаны самые разные слова. В чашах струилось голубоватое пламя, бросая на дверь тени из фантастических рисунков. Вероятно, это был какой-то тайный выход из библиотеки?

- Мы с отцом вместе проработали лет сорок, не меньше - задув свечу, Ухвач присел на скамью по левую сторону от чаши - совсем зрение тогда испортилось: ниткой в иглу попасть не мог. Что уж говорить про книги - махнул рукой - сходил на ту полянку, где ребенком любил прятаться: вспомнить былое решил, а тут гляжу, а дуб то уже и не дуб, а целая библиотека! Маленькая тогда была, ассортимент слабый - мужчина покачал головой - попросился к ним работать, уборщиком. Говорю: "Вишь скока рук, я тебе всю пыль мигом вымету! И ни копейки не возьму" Видимо этим и подкупил тогдашнего управляющего...
Работал Ухвач усердно, пригодились его паучьи руки не только в уборке, но и с сортировке и раскладке книг; с посетителями был приветлив да и литературу знал, и посоветовать мог много чего. А как управляющий помер, так и место его занял. Вот только зрение совсем подводило, печалило старика, но и тут от судьбы подарок пришел: экспериментальные заговоренные очки, с которыми не только читать легче будет, но и имена людей Ухвач знал еще до того, как те представятся.

Много разных книг собрал Леонид Яковлевич, много волшебства в свою библиотеку принес, никому в помощи не отказывал, любил и посмеяться, и погоревать со случайным встречным. И понял наконец, что больше никто не смотрит на него, как на монстра, опасности не видит, а иной раз ребятишки и обнять могут, а он от неожиданности подскочит да как захохочет.
- Так, милая Розмари, и помирать не страшно, когда знаешь, что дело доброе творишь. Держи, дорогуша - протянул мужчина ей пергамент, весь исписанный - бросай в огонь и выходи за дверь, а там поищи в траве - найдешь свою волшебную книгу, что сердце успокоит. Ступай смело да назад не оборачивайся, а ежели захочешь старичка навестить, то только через парадный вход! - чуть помедлив он продолжил - там роща чудесная, за дверью этой. Мало кого сюда провожаю, чтоб злое сердце чего плохого не учудило - ну ступай, пока не передумал! А то мне, знаешь ли - Ухвач замялся, длинный нос побагровел - еще к встрече с мадам Климентиной готовится. Ох, бедная вдовушка всех своих сыновей женила и сидит одна-одинешенька, печалится.
Довольный тон Леонида Яковлевича вселял надежду на то, что счастье бедной вдовушки уже не за горами и совсем скоро не она, а к ней сыновья придут на свадьбу, где старик-библиотекарь ещё повоюет за лучший кусок лимонного пирога.

•••

Анастасия Ведова неспешно прогуливалась вдоль кустов белых душистых роз, глядя через камушек на затягивающееся тучами небо. Девушка не помнила, как вышла из библиотеки и теперь безуспешно искала парадный вход, но глухая стена, казалось, будет бесконечной. Остановившись перевести дух, Настья погладила перья астрильда и вдруг заметила небольшую лежащую неподалеку книгу.

[nick]Настья Ведова [/nick][status]Czuję do Ciebie miętę[/status][icon]https://i.imgur.com/EVkWyr2.png[/icon][sign]В звездном улье века и века
Мы, как пчелы у чресл Афродиты,
Вьемся, солнечной пылью повиты,
Над огнем золотого цветка![/sign]